Левый терроризм поражает государство через его представителей. Чёрный терроризм предпочитает резню, которая способствует панике.
Франческо Коссига, премьер-министр Италии в 1979—1980

Из кинематографа древнего, как идея превосходства одной расы над другой, Антонин Долохов неспешно продвигается в совсем другие кварталы Римини. Советский режиссер, снимающий кино про португальских фашистов с итальянскими актерами, - мимо этого сложно было пройти, и Антонин не прошёл, потратив почти полтора часа своего времени на наблюдение за новыми партизанами в старых фашистских застенках. В Италии времен "свинцовых семидесятых" фильм приобретал особые, глубоко ироничные грани, но в целом не поражал новизной. Антонин придирчиво набрал из титров несколько новых имён, за которыми собирался следить при случае впредь - Орнеллу Мути он уже знал по "Укрощению строптивого", господ Регимантаса Адомайтиса, Юозаса Будрайтиса, или, к примеру, запавшего прямо в душу несмотря на итальянское озвучивание актера Лебедева запоминать было бесполезно - вряд ли он когда-нибудь ещё получит привет с исторической родины в их исполнении, так что Долохов запомнил фамилию "Чухрай" - иногда советские фильмы последних лет мелькали на кинофестивалях. Ему даже казалось, что он его уже слышал несколько лет назад - фильм что-то там о солдате. Песня? Возможно. Он был совершенно уверен, что режиссер фильма про прекрасную жизнь видел своими глазами всё то же, что видел он сам. Видел и не боялся показать другим.
В любом случае это была славная передышка от насущных дел и славное время для перезагрузки мозга. Все сопутствующие дела на сегодня были сделаны и он, заплатив нужной торговке за белую гвоздику в петлице безупречно пошитого итальянского костюма, небрежно фланировал в сторону Гранд Отеля Римини. Место встречи ему, честно сказать, не нравилось - шумно, людно, претенциозно, дорого и неудобно. Зданий в имперском стиле постройки начала века Долохов по понятной причине не любил. Разве что ухоженный парк за воротами отеля мог быть по-своему привлекательным, да и то в жару.
Сейчас же дневная жара давно миновала и город неторопливо вступал во вторые сутки, с набережной настойчиво доносился слабый запах моря и неизбежный запах рыбы, с которым не мог справиться даже помпезный Гранд Отель, отчего служащие в лобби смотрятся немного странно в отутюженной чистенькой форме.
- La signora Hoggart è stata di recente con te. Dille che il signor Finkelstein è arrivato. La aspetterò al bar.

Отредактировано Antonin Dolohov (2019-07-21 13:51:21)

Антонину на самом деле всё равно, поверит ли она ему на слово, это магглолюбивая дама, или нет. Он шёл к ней, захваченный идеей, он не готов отказаться от этой идеи, - на деле она кажется ему даже более привлекательной, чем раньше, и Долохов готов пойти на многое ради неё, но... но она, идея, уже неизбежно пережевана лабильным сознанием, надкусана там и сям и сильно отличается от себя изначальной, породившей круги на воде - другие мысли, возможно не менее привлекательные. Другие идеи, не менее разрушительные. Другие желания и цели. Дополнительные.
Антонин никогда почти не концентрируется на чем-то одном, он не любит одержимых, и менее всего изображает летящее копье сейчас, когда это попросту опасно.
- Тони, - представляется он худому магглу по имени Марко и протягивает широкую ладонь, проводник в мир чудес и забвений, или что там ему пообещали?
- Мы с вами сегодня будем совместно работать на благо науки и на ваше личное благо. Prego...
Долохов открывает и придерживает перед их мышкой дверь, дожидаясь, чтоб Марко удобно спокойно уселся. Сам он предпочитает сиденье заднее, а перед тем, как сесть в автомобиль, Антонин срывает пожелтевшую былинку, прикусывает на удивление не траченными табаком зубами, ухмыляется скорее своим каким-то мыслям.
- Не беспокойтесь, cara signora, я все умею, что нам сегодня понадобится. Главное, чтоб вокруг не было хилых жилых строений и лишних свидетелей. Жаль, что не очень подходит и пляж. Я бы искупался. Так вот живешь весь в заботах и поездках, а жизнь коротка и проходит мимо, верно, Марко? Вы же не местный, верно? Quanto tempo sei arrivato a Emilia-Romagna? Probabilmente dal sud? Ora probabilmente non è così caldo lì. E i turisti sono tornati a casa - è diventato più tranquillo. Sono nella tua zona da molto tempo: buon vino, un mare caldo, belle donne. Proprio come nei film che mostrano a Fellini, La Dolce Vita. Ti piace Fellini? Mi sembra che sembra essere un po 'straniero in Italia, probabilmente perché è stato allevato dagli inglesi.
Итальянский у мистера Финкельштейна хороший, быстрый, едва ли не лучше английского и рукой с незажженной сигаретой он отмахивает так, словно родился в каком-то из пригородов Вечного Города.

Отредактировано Antonin Dolohov (2019-10-06 18:16:08)

- Плохое место, - ладонь Антонина крепко прижимает плечо Марко к земле, дружеский жест, одновременно не дающий сбежать, - с большой вероятностью здесь кто-то уже работал. Мёртвый лес, мёртвая вода, мёртвая земля, мёртвые хозяйства вокруг. Мертвые рыбы в иссохшей реке, зловонный зной пустыни. Опять же откат идёт - вы чувствуете эйфорию? Работать можно, конечно, - лягушки, вон, уже завелись, но будет сложно. Уверены?
Тони оглядывается, выбирая обстановку поживее, пожизнерадостнее и решительно усаживает Марко на выворотень, уже сухой, но не гнилой еще ствол подальше от кромки воды. Ладонь его, горячая и тяжелая, остается на плече маггла.
- Если работаем, отшагните, пожалуйста, местро на пять. В воду падать не советую в любом случае.

Отредактировано Antonin Dolohov (2019-10-06 23:14:48)

Томас: Когда видно, так и дурак долетит. Барон любит, чтоб было потруднее.

- Ну, либо подходящее отыщу я, - Антонин оглядывается и красноречиво морщит нос - к тому, тем, кто проводил здесь ритуал в прошлый раз у него тоже были вопросы - он сам не выбрал бы эту низину, даже не будь она "затоптана" чужими, и Тони уверен, безуспешными, попытками. Хуже, чем безуспешными, - неудачными. Эта женщина, которая, вроде бы загнанная в угол обстоятельствами, временем, судьбой, не только не ищет легких путей - она смеет ставить ему палки в колеса и  Тони это по-своему ценит, ценит высоко и решает, что мисс Хоггарт опасна, с конспектом или без - очень опасна, и будет ещё опаснее, если и когда потеряет то, что ее хоть немного удерживает в рамках. Такие люди безопасны тогда только, когда лишены рассудка. И обеих рук.

- Отбирать не буду, но конспектировать совершенно бесполезно, - соглашается Долохов-Финкельштейн, неторопливо пристраивая на ближайший сучок пиджак, вместе с легкомысленной гвоздикой. Умирающий цветок здесь - случайно или нарочно, - расположен ближе всего к умирающему медленно магглу.
- Так что первое: не вмешивайтесь, второе - не пытайтесь бежать, третье - если что-то пойдёт не так, постарайтесь оказаться как можно дальше от земли и воды. Верхушка живого дерева подойдёт как нельзя лучше. Но вряд ли оно пойдёт не так, если вы выполните пункты один и два. Марко? Я знаю, вам страшно, но побежав, вы потеряете не просто жизнь, надежду на исцеление или шанс на победу, вы потеряете всё, так что бойтесь неподвижно. Silenzio. Silenzio e quiete. Когда вы оба будете готовы к silenzio e quiete, мы начнём.

Это... Внезапно.
Антонин ловит себя на том, что вообще не предполагал такого варианта истолкования её вопроса. Просто в голову не пришло и это, пожалуй, заставляет его замереть на процессе закатывания рукавов и посмотреть на свою визави очень, очень внимательно.
Он всегда забывает это ощущение. Много, много лет оно не накрывало его с головою, не касалось и краем, он давно отказал себе в нем, как только действительно вырос и стал взрослым. Точнее - автономным.
Ему даже почти что не хочется ерничать и шутить, скрывая за этим всё то, что он привык думать внутри себя, так глубоко, куда и фоновый легилимент не всегда решится нырнуть. Улыбка Антонина на какой-то миг становится почти растерянной, почти сразу уступая уверенному и умеренно белозубому оскалу на американский манер, - мистер Финкельштейн разворачивается и на полном серьезе склоняется над рукою единственной здесь дамы в очень вежливом касании. В конце концов он действительно и всерьез ценит это предложение очень высоко.
Говорит он только совсем уже разогнувшись и даже отступив на шаг:
- Вам не стоит вмешиваться. Точно не нужно зелий, трав, артефактов или заклинаний, максимум - палку между зубов, чтоб не откусил язык и приличные похороны. Потом. Но вы уже помогли.

— Примерно минута после падения барьера, это будет хорошо различимо... Визуально. Принято думать, что конструкции такого рода перестают работать, когда их автор теряет сознание, чем все желающие успешно пользовались во все времена. У вас такой возможности не будет, но тайминг останется традиционным. Так что минута на побег, примерно день на то, чтобы разобраться с неприятностями нашего друга, если они будут, а я - нет, и минут пять на то, чтобы поупражняться лично на мне.
Спокойная отстраненнная уверенность возвращается к мистеру Финкельштейну почти сразу, это привычная и очень удобная для работы волна, на которую он давно уже настроен практически по умолчанию.
— Как вы понимаете, у Марко больше всего шансов на исправление ошибки. Хотя я не рассчитывал бы на ее наличие, мы же с вами не ритуал проводим, а занимаемся созданием контролируемого процесса. По сути дела искусством... Нужно было предложить вам захватить бутерброды.
Или попкорн...
Всё это время, пока Долохов не замолкает, он измеряет шагами предоставленное в его распоряжение место, тщательно и придирчиво рассматривая растительность, камни и даже содержимое болота, в некоторые, особо подозрительные, места он решительно тыкает палкой, - словно подбирает место для длительной стоянки и всё ему не то, то камни скользкие, то слишком мокро, то слишком густо сидят кусты, то, наоборот, голые камни. Под конец он достает из бездонного кармана пиджака чёрнёное зеркало и нечто, более всего напоминающее экспонат навигацкого музея.
— У вас безупречный вкус, - наконец бурчит он, остановившись у самой границы ряски и рассыпчатого мелкого камня, с трудом имитирующего пляж, - место хуже я видел только в Шотландии, один раз, посреди верескового поля. Вы же знаете, по поверьям вереск блокирует так называемую магию. Так вот, - Антонин ухватывает Марко за плечо и решительно перемещает на двоих то самое вывороченное дерево на избранный пятачок, — хуже шотландского верескового поля только вересковое поле с остатками дома, сложенного из толстенных бревен рябины. Так вот тут почти то же самое - разве что с пнём повезло. Садитесь, Марко, вот сюда, лицом от воды. Если чувствуете себя неуверенно, я могу вас привязать, хотите? Ваша цель на ближайшие пару часов простая - не поднимать зада с этого бревна и не хватать меня за руки, что бы я ни делал. Можете молиться, если станет совсем невтерпёж, мы тут не дьявола призываем, знаете ли.

— Нет, но я взял с собою чудесный шёлковый галстук. Не будем ставить даму в неудобное положение. Итак, встреча переходит в формат "без галстуков".
На то, чтобы стянуть их "мышке" лодыжки и запястья уходит совсем немного времени, - сказывается богатый опыт, а бревно и так не убежит, в этом Тони совершенно уверен. На пробу он пинает бревно ногою, но ствол, как и Марко, даже особенно вздрагивает.
— Мой старый учитель, человек взрывного темперамента и большого личного обаяния, всегда обходился в этой области без этих мелких деталей. Ему, верите ли, достаточно было одного лишь слова, чтобы в подобного рода вещах всё шло так, как нужно - по-своему великий был человек. До сих пор жалею, что не успел научиться у него большему. Итак, то, чем мы будем сейчас заниматься, называется асатру, - про это несложно прочитать, но настоящие мастера практически перевелись - пару сотен лет назад это искусство вышло из моды и с тех пор никак до конца не оживёт. Вам, мадам, оно пришлось бы по нраву, палочка здесь, по сути не нужна, а вот голос, произношение, искренность, так сказать, чувств. Ну, и конечно немного театрализованной ритуальности, просто чтобы настроиться на нужный лад.
Из кармана брюк Антонин извлекает деревянную плоскую дощечку, пригоршню соли, зелёное яблоко, керамическое, почти игрушечное, блюдце, свечку и допотопного вида кресало.
— Первым всегда зажигаем огонь. Развитие разного рода "зажигалок" усложнило и эту операцию, но мы справимся. Блюдце наполняем водою, яблоко посыпаем солью, составляем композицию. Первые несколько раз имеет смысл точно начертить стороны света под доскою, которая, разумеется, должна быть сделана из живой плодоносящей яблони. Это - мелочи, но мелочи важные и весьма значимые - это искусство основано на намёках и соответствиях. Замени яблоню на сосну и получишь совсем иной эффект. До подходящего времени у нас ещё минут семь, как раз хватит на "безопасность". Итак, первой песнью всегда читается обращение: Hialp heitir eitt,  en dhat hialpa mun vith savkam oc sorgom oc sutum giorvavllum.
Голос поющего меняется, когда меняется смысл слов, низкий и гулкий, он резонирует и уходит внутрь, словно поёт сама земля, а звук просто проходит сквозь человека, словно сквозь воронку древнего патефона. Голос, слова, интонации не имеют ничего общего с "мистером Финкельштейном" в любой из ипостасей, меняется лицо и его выражение. Голос рождает слова, слова рождают песнь, песнь рождает звук, звук рождает круг, и этот круг видно, словно его прочертили по земле тупой палкой, так набегает по земле волна, растревоженная песнью.
— Dhat kann it annat,
Ef ec se at fari skotinn
Flein i folki vadha:
Flygr-a hann sva stinnt,
At ec stavdhvigac
At ec hann sionom of sec.