Медея Яксли, 24
Секретарь в Министерстве Магии
Чистота крови: чистокровная
Место жительства: Яксли-мэнор
Магические таланты: Наследственные бонусы в силу чистоты крови, и прочий юношеский потенциал, который можно было бы развить, будь на то желание и усидчивость. Медея состояла в дуэльном клубе, потому что это было модно и весело, и повод показать фамильные умения. Не играла в квиддич, но в остальном с метлами нет никаких проблем. Сдала зелья на В, но заниматься ими не любит в силу сомнительной эстетики некоторых ингредиентов, все палочковое давалось гораздо легче. Невербальное колдовство на бытовом уровне, беспалочковое развивает в свободное время как способ отвлечься.
Самое главное, первое и краеугольное, что Медея усвоила еще до школы, где-то между пеленками и самостоятельным чтением, это правило дома Яксли – не злить отца. Никогда, ни при каких обстоятельствах. Почти все остальное можно. Можно даже убить человека. Папа поворчит, что труп в доме за полчаса до ужина, может лишить десерта, но, в целом, никаких серьезных последствий не будет. Не то чтобы Медея кого-то убивала за полчаса до ужина... Но общение с отцом за много лет подарило ей твердую уверенность, что даже уголовный кодекс чтить не нужно, если чтишь патриарха, и из этого следует все остальное.
На курсах благородной девицы у собственной матери Медея выучила еще один урок – гораздо проще жить, если быть умницей. Что это значит? Во-первых, не злить отца. Во-вторых, никому не рассказывать о бойцовском клубе не быть дурочкой, даже очаровательной. Это бы разозлило отца, потому что для благородного и сильного чистокровного волшебника иметь дочь дуру – это позор. Дочь – это на выданье, а замужество для чистокровной леди – это как пожизненная дипломатическая командировка в соседнее поместье. Нужно иметь соответствующие навыки и занимать должность не за красивые глаза. Хотя, конечно, больше спросят с младшего братца, наследника.
Как только эти уроки закрепились, шалости ради шалостей потеряли всякое очарование. Недостатка внимания у юной Яксли не было. Дома холят, в школе хвалят, науки даются (потому что она честно занимается и оправдывает прошлые поколения чистой крови), слизеринская сплоченность сама по себе переросла в круг друзей, и из этого круга очень удобно свысока смотреть на всех остальных, даже из подземелий. Таким образом, у Медеи было все – соответствующий возрасту успех, компания, здоровая авторитарная модель семьи. Дом – полная чаша бывает разве что плебеев, у Медеи дом – полный кубок.
Она выросла умницей в полном смысле этого слова. Не зли отца – и все можно. Это подарило ей волшебный дар подстраиваться, искать лазейки, а так же невинными манипуляциями и очаровательной демагогией добиваться своего. Мудро применяй вседозволенность, и она окажется безграничной. Шкаф Медеи еще не занимает отдельную комнату в поместье, а украшения не могли бы составить отдельный прииск, ведь маменька хоть ничего не решает глобально, но ведет хозяйство и передала этот бухгалтерский навык дочери, который вкупе с унаследованным от отца интеллектуальным потенциалом очень пригождается, если нужно отстаивать собственные капризы.
Правда, подобное комфортное существование с распланированным на много лет вперед сценарием (скоро выйти замуж и родить румяного наследника) не кажутся повзрослевшей Медее чем-то таким уж вдохновляющим или захватывающим. Не думайте, она непременно этим займется, это попадает в категорию “не злить отца”, но весь концепт – очень будничный, скучный, как переодеваться к ужину, и лучше уж его откладывать, сколько возможно. Иногда даже леди хочется поужинать в пижаме. Вдохновляющее и захватывающее Медея еще в школе стала создавать для себя сама – в свободное время и на пергаменте. Началось все с записей в дневнике, но вскоре она доросла до коротких рассказов, пыталась даже рифмовать. Книг на свете много и хороших, но самые лучшие Медея Яксли еще не написала. Конечно, пока еще ничего не издано, и, возможно, все надеются, что она выбросит из головы эти фантазии, но работа в Министерстве это прекрасный материал. Столько всего происходит!
Правда, в глазах Медеи все происходит где-то там, и не с ней, далеко за воротами ее уютненькой золотой клетки. Даже стоя перед кабинетом Министра Бэгнольд, о смерти которой только что стало известно, она считает себя наблюдателем, еще более отстраненным и утонченным, чем журналисты. Ей не до накала гражданских страстей и дальнейшего стратегического пути государства, у нее в работе черновик первого серьезного романа про жену скандального прокурора Визенгамота, которая вынуждена будет взять на себя обеспечение семьи, пока опозоренный муж отсиживает в Азкабане. Разумеется, в романе найдут отражение события современников и политика, но Медея не думает, что те события окажут на нее хоть какое-то серьезное влияние.
Ну что с ней может произойти? Медея пока не верит, что может всерьез запахнуть жареным, а если и запахнет, то лично ей ничего не грозит. Либо ее каста поднимется еще выше – вместе с ней, либо все останется по прежнему, ведь не может быть такого, чтобы чистая кровь оказалась не в цене, верно?..
Смена главного редактора дело такое, муторное, так как и переизбрание, и утрясание документов должно происходить параллельно рабочему процессу. День-два никто не понимает, остались его обязанности прежними или к ним добавились новые. О том, что главный кабинет теперь займет Доротея объявили уже пару дней назад, а сегодня состоялась, так сказать, церемониальная составляющая: предыдущий главред отправил в печать свой последний номер, а Доротея уже занималась следующим. Когда ближе к вечеру выдалось несколько свободных минут, открыли шампанское, сказали коротенькие трогательные речи (про передачу бразд правления упомянули, конечно, и про новую страницу в жизни редакции, и про лучшие годы, и прочее разумное, доброе, вечное).
Номер ушел, срочных поправок не предвиделось, шампанское постепенно оказывало свое действие на утомленных и несколько возбужденных людей, а Доротея улыбалась и принимала поздравления разной степени искренности. В её улыбке было не счастье от достижения вершины горы, а этакая тихая радость, какая бывает оттого, что перестали болеть зубы. В глазах читалось откровенное "мелочь, а приятно". Когда около месяца назад встал вопрос об уходе её заслуженного предшественника, Доротея с самого начала поставила на себя в предстоящей карьерной гонке. В конце концов, именно она уже больше трех лет назад втёрлась старику Сандвику в доверие, постепенно разобралась во всех его обязанностях и ненавязчива "помогала", по сути выполняя большую их часть самостоятельно. Так что в её глазах это был не триумф, а логичное достижение очередной ступени, но никак не верхушка лестницы.
Кабинет, находящийся чуть дальше по коридору, тоже перешел в её распоряжение только сегодня. Когда поздравления иссякли и штат вернулся к остаткам работы или шампанского, Доротея наконец заглянула туда. Она тысячу раз здесь бывала, но один только очищенный от личных вещей стол создавал эффект покинутости и пустоты. Прислонившись к косяку, она повертела в руках символический бокал, который она символически пригубила, когда вручили, потом вдруг улыбнулась своим мыслям и еще пару секунд спустя подсознание из фона шумов вычленило нужный голос, раздавшийся где-то недалеко. Доротея окликнула Калле Уолша и, дождавшись реакции, выразительно кивнула в сторону кабинета.
– Уолш, будешь первым, кого я вызываю в свой кабинет, – она усмехнулась, пробуя новое выражение на вкус. Надо признать, ей понравилось.