Первым незваного гостя встречает собачий лай: Коннор подрывается с места, заливается не хуже дверного звонка, и Джин с видом бесконечно усталым обменивается с Генри взглядами. С мужем она не разговаривает уже четыре дня, только по мелочи, как сейчас:
— Я открою.
Они давно не приглашают гостей, и потому Генри невольно сдвигается ближе к телефону.
Джин оставляет чашку свежезаваренного чая на высоком столике у его кресла, с показной холодностью игнорирует его признательную улыбку и взглядом указывает на пса. Также молча Генри закладывает пальцем книгу и перехватывает того за ошейник.
Коннор продолжает облаивать дверь.
Интуиция говорит Джин, что пришли по её душу.
— Чем могу помочь? — говорит Джин, с ног до головы оглядывая гостя.
Вид у них обоих одинаково больной, только она не прячется за плащом и шляпой из нуара шестидесятых, а закатывает сползший по запястью рукав клетчаткой рубашки на пять размеров больше. Генри эта рубашка тоже уже велика.
— Коннор! — предупреждает Генри, но Джин и сама слышит топот.
Джин перехватывает сбежавшего пса сама, удерживает силой — ей это даётся немногим проще, — и снизу вверх смотрит на гостя.
Чем-то он кажется ей знакомым. Вспомнить Джин не может, и потому уточняет:
— Я вас знаю?

— Разумеется.
Где-то в гостиной Генри кладёт телефонную трубку обратно. Джин, вздохнув, заталкивает Коннора в гостевой санузел и ногой захлопывает дверь, чтобы тут же услышать шуршание когтей о дерево и сдавленный рык.
Джин вздыхает ещё раз и отходит в сторону, освобождая дорогу.
В гостиную она заходит второй.
— Генри Хоггарт, — протягивает Генри руку для рукопожатия, и на висках у него блестят капли пота.
— Вы можете поговорить наверху, — добавляет он перед тем, как зажать рот платком и зайтись кашлем.
Стиснув зубы, Джин отворачивается.
Ей, в общем-то всё равно, зачем по её душу пришёл аврорат, за помощью или с обвинениями: они с Бэйли выверяли все бумаги не раз и не два, и она точно знает, что с юридической точки зрения вся её деятельность если и не чиста совсем, то не наберёт на обвинительный приговор, а что касается помощи...
Это время. Время, которого у неё уже нет и становится всё меньше с каждым днём.
Генри говорит, она зашла в тупик, но она, в отличие от него, всё ещё надеется из этого тупика выйти.
— Я провожу, — предлагает она, и это точно такая же условность, как предупреждение Аластора о том, что он зайдёт.
Она в самом деле помнит его: Генри показывал ей статью в Пророке несколько недель назад, — и теперь, вспомнив это, она может соотнести его хромоту с обстоятельствами её приобретения. Это занимает её не очень долго — до середины дороги до кабинета, — и после она пытается угадать, что всё же нужно от неё аврорату.
Большую часть кабинета занимает стол с брифингом. Джин занимает место по правую сторону, кивает Аластору на второй стул напротив.
— Говорите.

— Все заживляющие, что у меня есть, есть в единичном экземпляре, — откликается Джин минуту спустя, тщательно всё обдумав. Она смотрит на него также открыто и прямо, не пряча глаз и не испытывая жалости, только глухое, подспудное раздражение. — Я не занимаюсь промышленным производством, моя задача обычно состоит в том, чтобы создать рабочую формулу.
Все проекты по заживляющим она закрыла четыре года назад, убедившись окончательно: Генри они не помогают. С обезболивающими дело обстояло иначе, и обезболивающих у неё было достаточно.
Более, чем достаточно, где-то лежали даже остатки морфина, но озвучивать это Джин считает излишним. Она уже считала сочувствие, беспомощное и глухое, и сейчас старается подавить такую же беспомощную злобу.
Это тяжелее, чем она могла бы себе представить.
— Я запишу вам рецепты в любом случае, но будет лучше, если перед выбором курса вы позволите мне осмотреть вашу ногу. Я так понимаю, протез доставляет вам дискомфорт?
Она не колдомедик, но кое-что ей пришлось выучить.
Ей пришлось выучить гораздо больше, чем она планировала, и отчасти её радует, что хотя бы сейчас эти знания не окажутся бесполезными. Странная радость, радость учёного, получившего простор для эксперимента в виде смертельно больного. В чём-то даже волнительно.
— Что касается обезболивающих... привыкание к ним развивается обычно очень быстро. Сильнодействующие средства сказываются на когнитивных функциях, провоцируют заторможенность или, в редких случаях, расторможенность поведенческих реакций. При вашей работе это может быть опасным, вы понимаете?
Ей не хочется брать на свою совесть его возможную смерть. Он ведь аврор — глава аврората, — таким, как он, нельзя выходить из строя даже в мелочах. Они должны работать как хорошо отлаженный механизм, чётко и без сбоев, слишком большая на них ответственность.
С другой стороны, приступ острой боли может подвести его сильнее.
— Можно попробовать местную анестезию, — предлагает она как вариант. — На первое время, пока подбираем подходящее зелье. Зависит от того, какого характера у вас болевой синдром.

— Мунго, — улыбается Джин одними губами сразу на всё и поясняет:
— Все мои наработки, успешно прошедшие клинические испытания, я продаю в Мунго.
На этом долго настаивал Генри, и Джин согласилась — хотя промышленные предприятия предлагали больше. Гораздо больше, и тот же Малфой несколько лет назад изъявлял желание выкупить "Хоггартс лэб" целиком.
С настояния Генри Джин тоже умела быть патриотичной.
— И я не отказываю вам, мистер Муди, я объясняю ситуацию.
Вздохнув, Джин попыталась унять раздражение снова. Аластор не был виноват в том, что пытался бороться, за себя и за других, в то время как Генри от борьбы отказался. Он решил всё за них обоих, как и всегда, но, видит Мерлин, в этот раз Джин не собиралась ему потакать.
Джин боролась за него двадцать с лишним лет, с самой первой встречи, и сейчас она понимала Аластора лучше, чем он мог бы себе представить. Ей тоже приходилось просить, в какое-то время — даже угрожать, — и потому сейчас она молча отводит взгляд, разглядывает свои аккуратно спиленные ногти, помогая ему собраться.
Она пытается быть тактичной, насколько это вообще возможно в такой ситуации. Она понимает, он переживает за страну так же, как Генри. Это что-то сугубо мужское, видимо — умирать за свою Родину.
— Нет, — неожиданно спешно отказывается она от предложения, — не сейчас.
Ей казалось, он потерял ногу ниже колена, и хватило бы просто задрать штанину, чтобы открыть срез, но, видимо, она просчиталась, и сейчас это ситуация казалась более неловкой, чем обычно. Обычно Джин осматривала людей в лаборатории, в стерильности медицинского кабинета, затянутая в перчатки и броню профессионализма, здесь же, дома, в присутствии мужа...
Это определённо неловко.
— Если вы хотите, — осторожно предлагает она, не отводя от собственных ногтей взгляда, — я попрошу Генри вас осмотреть. Он был военным врачом, хм, в сороковые годы, и он понимает в повреждениях такого характера. Я ведь не ошибусь, если предположу, что ранение было нанесено тёмной магией?
В противном случае в Мунго бы наверняка вырастили ему ногу заново. Она почти уверена в этом. Она пробовала провернуть похожее с Генри, но метастазы прорастали и на здоровых клетках, в большем объёме; может быть, колдомедиков остановили те же опасения?
Джин поднимается на ноги и, закусив изнутри щёку, делает несколько неуверенных шагов по кабинету. Она ещё не работала с последствиями тёмной магии, и сейчас находила это интересным. Как источник вдохновения, лёгкую задачку, решение которой даёт силы для битвы с задачей основной.
— Я могу попробовать, — сообщает она, наконец, — но я не обещаю вам чуда. В первую очередь нужно обнаружить источник боли, мистер Муди, а им может быть что угодно; даже неправильно спаянный сосуд может доставлять чудовищный дискомфорт при движении.
Ей, пожалуй, нужна будет ещё проба крови, чтобы попытаться выявить в ней наличие остаточных следов тёмной магии. Это наверняка возможно, если знать, как искать.
— Фантомная боль может быть проблемой психологического характера, — отмечает Джин, глядя в окно, и едва уловимо пожимает плечами:
— А может быть последствием проклятия.
Она разворачивается, впервые за долгое время смотрит Аластору в глаза:
— Я не могу подбирать вам обезболивающие вслепую. Мне нужны будут результаты осмотра, анализ крови. Возможно, я смогу предложить вам что-то из разработок, которые не дошли до Мунго, но для этого мне нужно иметь общее представление о работе вашего организма, чтобы рассчитать и компенсировать возможные побочные эффекты. Сколько вы готовы ждать результата?

— Нет, думаю, на такие меры идти не придётся, — улыбается Джин, но улыбка эта — вымученная.
Джин привыкла работать вместе с мужем, и за все эти годы у неё не было напарника лучше, но... Она видит, что ему тяжело уже даже дышать, что каждый его шаг — это усилие над собой, и что он, пусть даже отказался от борьбы за себя, всё ещё живёт ради неё.
Он не откажет ей, если она попросит.
Теперь, когда у неё есть выбор, Джин знает: она не будет просить для себя.
— Я постараюсь справиться сама, мистер Муди.
Генри был прав, ей придётся научиться справляться со всем самой — хотя в первый раз она едва не ударила его за эти слова.
Он всегда и во всём был чудовищно прав, и сейчас посмотрел бы на неё неодобрительно, вздумай она немного подзаработать.
— Хорошо. У меня нет проблем с деньгами, — заверяет Джин, и, чтобы Аластор не воспринял её помощь как подачку, а не как сделку равных, добавляет:
— Если всё получится, будете должны мне услугу. Ничего, что выходило бы за рамки закона или вашей морали.
Ей всё равно вряд ли когда-либо пригодится его помощь — она ведёт не тот образ жизни.
Если так подумать, она не выходила из дома уже полтора месяца, полностью перенеся работу домой, и в офисе сейчас всем заправляла Карен. Наверняка даже неплохо справлялась — Джин не интересовалась вопросом.
— Идёмте.
Её домашняя лаборатория за соседней дверью, и Джин привычно касается ладонью глухой панели на стене, открывая иглу. Анализатор крови пищит, сравнивает — результат положительный, — и дверь прорастает дверной ручкой. Джин косит взглядом на библиотеку, где работала до прихода Аластора — просматриваемый из коридора угол дивана завален книгами и смятыми листами из блокнота, и плед, сползший с края, пьёт из чашки остатки остывшего кофе, — по детской привычке суёт палец в рот и кивает на стул:
— Присаживайтесь, прошу.
Здесь всё стерильно, хотя нет ни ноты белого цвета и не похоже на кабинет врача. Джин перед зеркалом собирает волосы в пучок, снимает толстовку, чтобы перевязать на бёдрах, моет руки.
— Левую руку, до локтя. Когда был последний приём пищи?
Ей нужно будет учесть это при оценке результатов.
Надеть перчатки, наложить жгут, вскрыть одноразовый набор, протереть спиртом, пропальпировать вену. Проколоть. Джин действует механически, прошедшая через эту процедуру уже сотни раз — и всё впустую.
— Хронические болезни? Аллергии? Родственники с сердечными и психическими расстройствами?
Теоретически, Аластор должен быть настолько здоров, насколько может быть здоров волшебник с такой профессией — иначе бы он просто не удержался бы на посту.
Джин вытаскивает иглу, зажимает место прокола ватой, выпрямляется. Сперва — наложить повязку и дождаться остановки кровотечения, бадьяном можно будет смазать после.
— Вы можете раздеваться, — сообщает она намеренно сухо, намеренно не глядя в его сторону, и пипеткой разносит по пробиркам пробы набранной крови. В одну — аспирин, в другую — позже, когда останется одна, немного крови единорога.
Под каплей аспирина кровь сворачивается быстро, быстрее обычного. Джин хмурится, встряхивает пробирку на свет, перекатывает по стенкам ставшие тёмными сгустки.
Ещё две пробирки — смешать с реактивами и отправить в анализатор.
— Если захотите, после работы я верну вам все образцы крови, — предлагает она перед тем, как обернуться, и только опыт прошлой работы помогает ей не побледнеть.

— Хорошо, — отвечает Джин сразу на всё и мысленно отсчитывает восемь часов назад.
На грани. Показатели изменятся незначительно, изменениями можно пренебречь.
Она берёт себя в руки быстро, и давит желание вновь попросить Аластора сесть, чтобы ей было удобнее — вместо этого опускается на корточки рядом сама и сперва просто смотрит.
Вымученная невозмутимость сходит с её лица постепенно, заменяется живым интересом.
Под протезом не видно, насколько хорошо перевязаны сосуды и не попали ли нервные окончания в рубцовые спайки, но просить снять его Джин считает невозможным. Во-первых, она просто не сможет вернуть его назад своими силами, во-вторых… Это было бы больше полезно для Генри, чем для неё; её интересует общий ход заживления. Отёк уже практически сошёл, но следы всё равно выглядят свежее обычного.
Джин, закусив губу, сосредоточенно считает: от даты ранения до даты начала лечения, а затем к сегодняшнему дню. Культя закрыта кожными лоскутами хорошо, в лучших традициях маггловской, а не волшебной медицины, и это выдаёт в лечившем Аластора колдомедике руку Кроуфорда.
— Вашим лечением занимался лично мистер Кроуфорд, верно? — уточняет она.
Вряд ли могло быть иначе. Аластор был главой аврората, а не простым аврором, но для Джин имя колдомедика имеет значение не поэтому — Джин нужно понимать, какие зелья были использованы. В случае с Кроуфордом это должны были быть её наработки.
От раны слабо пахнет заживляющим: смесь змеиного яда и календулы Джин узнает везде, и этот запах лишь подтверждает догадку.
То, что швы выглядят свежими, говорит ей гораздо больше: швы расходились, и, возможно, не один раз. Вряд ли только из-за нарушения постельного режима; Джин подозревала, что Аластор провёл в Мунго достаточно для прохождения полного, пусть и ускоренного цикла заживления.
Взглядом испросив разрешения, Джин осторожно давит пальцем у края рана, проверяя, не выступит ли гной, но гноя нет, только сукровица, чистая, и её немного.
— Можете одеваться, — Джин поднимается на ноги и не спеша, по одной стягивает с рук перчатки, чтобы выбросить в урну. Смывает с рук остатки талька, заправляет за ухо выскользнувшую прядь волос и, наконец, оборачивается.
Анализатору нужно ещё минут пятнадцать, чтобы закончить работу, и, в принципе, они могут поговорить здесь, чтобы лишний раз не тревожить Генри своим присутствием.
Привалившись плечом к стене, Джин скрещивает на груди руки, вздыхает. Начинает издалека:
— Местная анестезия вам не подойдёт. 
Она говорит, не глядя Аластору в глаза — куда-то за его плечом.
— Наличие незатянутых швов является противопоказанием к её применению: если один из них разойдётся, вы рискуете истечь кровью и даже не заметить этого. Чтобы купировать болевой синдром, придётся использовать зелья, но это работа с симптомами, а не с причиной. Болевой синдром будет сопровождать весь процесс заживления, мистер Муди, и проблема в том, что этот процесс у вас протекает медленнее положенного.
Лёгкий фиолетовый оттенок у краёв раны выдаёт использование стягивающих чар, что, в общем-то, эффективно, но на вкус Джин не слишком надёжно. Джин никогда не полагается на чары и всегда предпочитает иметь план «Б», и в случае с Аластора она сама скрепила бы края швов нитью, чтобы не сбивать тонкие настройки организма, но вряд ли в Мунго колдомедики поголовно умеют обращаться с иглой.
— В случае, если это связано с характером ранения — нанесения с использованием тёмной магии, — зелья госпиталя не будут иметь ожидаемого эффекта, потому что при их создании я … у меня не было необходимости учитывать в работе тёмную магию. В этот раз мы будем исходить из худших предположений и работать с учётом её возможного воздействия.
Назначить ему  подходящее обезболивающее она сможет уже сегодня, почти сразу после того, когда будут готовы анализы. Ей нужно будет ещё немного посчитать, как отразятся на его организме её зелья, и, возможно, она пропишет их в паре: обезболивающее и стимулирующее. Кроуфорд, конечно, непременно убьёт её за это, но это не такая уж большая цена.
На модификацию заживляющего зелья ей потребуется больше времени.
— Мне потребуется несколько дней. Минимум, и это если опустить этап с тестированием.
Тестировать-то ей, собственно, и не на ком.
— Обезболивающее я смогу подобрать вам уже через час.

От ответной улыбки Джин воздерживается. Надежда — штука жестокая, это она знает по себе и знает, пожалуй, лучше многих. Джин старается никому не дарить надежд, пусть даже по привычке всё ещё надеется сама.
Ей, пожалуй, только и остаётся, что надеяться.
— Нет, — качает она головой. — Вы можете вернуться в кабинет и подождать меня там.
Отправлять его на попечение Генри как-то не хочется. Джин спускается вниз сама и, пока собирает к чаю бутерброды, вкратце обозначает мужу цель визита Аластора. Джин ничего не говорит о том, насколько её восхищает намерение Аластора бороться до конца, до последней капли крови, пока ещё может — зная Генри, она может быть уверена, он обо всём догадался и сам.
Генри просто не вдохновляет чужой пример — ничего уже не вдохновляет, а Джин уже не хочется с ним разговаривать.
Если так подумать, она почти ненавидит его за это.
Чай, бутерброды и печенье Джин ставит перед Аластором молча, хотя отчего-то ей хочется добавить к этому "Отдыхайте". Он выглядит измотанным, бесконечно уставшим, едва ли не отчаявшимся, и в его глазах она видит себя.
— Лекарства лучше не принимать натощак, — сообщает она вместо всего перед тем, как уйти работать.
На расчёты и подбор зелий у неё уходит ещё полчаса. Когда она возвращается в кабинет с тремя флаконами в руках, на щеке и пальцах у неё ещё видны следы чернил. На флаконах виднеются свежие этикетки с едва ли не каллиграфическими инструкциями по применению.
— Это обезболивающее. Быстродействующее. Три капли на стакан воды, больше не нужно. А это... — Джин выставляет следом ещё два флакона и поочерёдно касается каждого пальцем. — Это наиболее мягкий стимулятор из тех, что у меня есть. Если после применения обезболивающего выявите ухудшение когнитивных функций, выпьете его; пять капель на стакан. Если заметите повышенную возбудимость — маловероятно, но всё же возможно, — то вот это — успокоительное, тоже достаточно мягкое. Лучше на ночь. Инструкции я на всякий случай записала.
Джин вытаскивает из заднего кармана растянутых джинс сложенный вчетверо листок, добавляет к флаконам.
— Как я могу с вами связаться?

— Не стоит, — отзывается Джин чуть погодя и вновь заводит за ухо сползшую на скулу прядь.
Она привыкла к словам благодарности — некоторые в них прямо рассыпались, витиевато и на куски, — но в этот раз это чем-то смущало. Может быть, прямотой и искренностью, и очевидным, прослеживающимся во всём неумении Аластора не просто быть благодарным — принимать чью-то помощь.
Возможно, он просто отвык от мысли, что о нём тоже могут заботиться. Хоть как-то. Об аврорах ходили всякие слухи.
Лист с адресом Джин снова прячет в задний карман, взамен собственных инструкций, и это выглядит вполне честной сделкой.
Баш на баш. Он ей — немного надежды, такой пагубной и мучительной, она ему — то же самое, только с действительным шансом на выздоровление.
Джин думает, что если получится с Аластором, может получиться и с Генри. Почему бы и нет? Иногда лучший способ решить проблему — ненадолго оставить её в покое.
— Просите пятую и восьмую редакцию заживляющего зелья, — Джин смотрит на Аластора, закусив губу. Взвешивает. Думает. Вздыхает:
— Если вам очень нужно, я всё это сварю.
Ему это не поможет, это она понимает точно — она видела его ногу и знала, как должна была бы выглядеть, если бы зелья работали. Она понимала, что это должно было быть очевидным, в том числе и для него, и он подтвердил это сам.
Она допускает, что он просит не для себя, но...
Это последнее, что её интересует. Политика, все эти слухи и веяния — не для ума учёного.
— Не в промышленных масштабах, — уточняет Джин погодя, чтобы вновь скрестить руки на груди, жестом не защитным, но успокаивающим, в котором кисти не спрятаны под локти, а лежат на предплечьях, и сжимаются пальцы на горячей коже. — Одну или две партии, и... по необходимости. У них короткий срок годности. Это механическая работа, мистер Муди. Своеобразный отдых. Я могу подготовить к нашей следующей встрече.