- Я осёл, - Фенвик устало поднимает руки, не отрывая взгляда от волшебной палочки, почти уткнувшейся ему в подбородок. Он мог сколько угодно готовиться к разговорам с Муди, но по факту всё равно чувствовал себя тупым школьником, пойманным за руку при попытке закинуть в унитаз пачку шипучих бомб. Он и был тупым школьником, чего уж, и совершенно не важно, что находился ближе к могиле, чем к школьной скамье.

Муди руководствовался желанием создать у коллег по цеху устойчивую ассоциацию, что любые неприятности, в которые они попадут, будут не так уж и страшны по сравнению с последующим разносом. Получалось, надо отдавать аврору должное, очень даже неплохо. Фенвик еще сегодня утром, шагая в Ливерпульской улице, предчувствовал вечернее шоу с красочными эпитетами и, возможно, парой оплеух. Оплеух он надавал бы себе и самостоятельно (видит Мерлин, заслужил), но в любой серьезной организации следовало придерживаться распределенных ролей.

- Я осёл, который в очередной раз поставил под удар себя, весь Орден и все наше большое и светлое будущее, - отрапортовал Бенджи. Эту фразу он произносил уже не в первый раз. - Позавчера кто-то постучал в мою дверь, я забыл проверить дверную ручку, коснулся ее и попал под действие проклятья. Память стала давать сбои, когнитивные функции тоже, по твоему совету обратился к Хоггарт и она меня починила, не до конца, но весьма неплохо. Спасибо, Аластор, ты в очередной раз спас мою ослиную шкуру.

Фенвик выдохнул. Палочка все так же замерла напротив кадыка, и он позволил себе наглость отвести ее в сторону. Муди не покалечит его, пусть ему этого и хочется, но Бенджи по возможности старался избегать нахождения под прицелом.

- Мне следовало быть внимательнее, - заключает он уже набившей оскомину фразой.

Примерно в такие моменты Фенвик особенно явно осознавал, как далек он от той большой политики, в которую оказался втянут. Он тер переносицу, неосознанно закрываясь от мечущего молнии  Муди, и хотел только одного - вернуться в свой уютный кабинет и перебирать бумажки, время от времени выбираясь на брифинги с иноземными гостями. Он хотел скучать на работе, жаловаться на кучу писанины, в десятый раз аппарировать в Финляндию, чтобы обсудить с местным министерством проделки какого-то британского гастролера. Хотел плесневеть в четырех стенах и не думать больше о том, что с недавних пор не имеет права распоряжаться собственной судьбой.

  Голос Аластора грохочет, и кажется, что еще немного, и со стен начнут падать картины. Его палочка оставляет на шее глубокую красную точку, и Бенджи морщится, но не от боли. Он чувствует себя виноватым, и чувство вины давно ходит за ним по пятам. Он всё делает не так, и Британия заслуживает более путёвого мессию. Тот же Муди был бы куда лучшей партией, но у политики должно быть привлекательное лицо, и они все это понимают.

Аластор кружит по комнате, как большая хищная птица. Фенвик провожает его взглядом, держась за голову. Муди прав, прав тысячу раз, и Фенвик сам бы рвал и метал, если бы один из его протеже вел себя так же глупо. Особенно - если в его руках было будущее миллионов людей.

- Я всё понимаю, Аластор, - он закрывает лицо ладонями и голос звучит гулко. - Я осёл, но не идиот. За день до этого я вернулся поздно, у меня не было гостей, дома не было следов посторонних. Я проверял, - он развернул руку с часами-вредноскопом и стукнул пальцем по стеклу. - Раскинул чары, проверил маячки, все были на месте. Кто-то навесил заклятье прямо на дверную ручку, я в этом уверен.

Он достал из кармана пузырек, который ему выдала Джин, и протянул Муди.
- Она изготовила при мне. Сказала, что сможет купировать симптомы, но для полного излечения нужно время. Я уже заказал партию таких же настоев, доставят завтра. У проверенных людей, - уточнил на всякий случай, прекрасно отдавая себе отчет, что во всем Лондоне осталось так мало проверенных людей, что хватит пальцев одной руки. При том, что один из них сейчас сидит за решеткой, а второй с трудом сдерживает желание оторвать Бенджи голову.

- Я не помню примерно четверть позавчерашнего вечера и половину вчерашнего дня. Пару раз аппарировал в места, куда мне не нужно. Возможно, с кем-то разговаривал. С кем - не помню. Да я даже то, что ты дал мне листок с адресом Хоггарт, не помню, - он поднял руки, полностью обезоружен. - Если бы кто-то из врагов посоветовал мне обратиться к Риддлу, я бы аппарировал прямо к нему в руки и ничего не заподозрил.

Он уже думал об этом. Как и о том, что мог натворить во время этих провалов. Но сегодняшний рабочий день мало чем отличался от всех прошлых, что давало определенную надежду.

- В Министерстве либо ничего не заметили, либо делают вид, что ничего не заметили.
Фенвик достал из кармана брюк обугленный галеон - заговоренный Муди и Дамблдором амулет, принявший на себя большую часть проклятья. Положил на стол и подвинул в сторону Аластора.
- Есть основания полагать, что я бы уже был мертв, если бы не амулеты, - он медленно провел пальцем по шершавому ребру монеты. Поднял на Муди мрачный взгляд. - Похоже, это мое первое покушение на убийство.

И ему было чертовски страшно.

Фенвик покорно кивает. Он носит в карманах столько всего, что впору задуматься о заклятье невидимого расширения. Три безоара, пара склянок с настоями, амулеты и еще с десяток странных вещиц, призванных защитить его от сглазов и чересчур любопытных окклюментов.

- Хорошо, - он прекрасно понимает, что завтра не успеет наведаться к Хоггарт, день расписан от и до, но и пить настой не глядя не собирается. Теперь ему следует усилить свою бдительность в десятки раз, ведь отныне его жизнь стоит намного больше, чем дают за убийство простого чиновника.
Аластор это понимает. Похоже, теперь он видит в Фенвике не старого друга, а инструмент политической борьбы, без права голоса и собственного мнения. Это обидно, но справедливо. Это выбор самого Фенвика, и он готов нести за него ответственность. Но одно дело – стоять на трибуне и дискутировать с оппонентами, и совсем другое – спасаться от смертоносных проклятий.
А ведь это не последний подарочек. Впору запереться дома, обвесить себя защитными чарами, нанять посыльного, чтобы приносил продукты, да время от времени выбираться под конвоем на рауты. Муди, наверное, был бы рад такому раскладу.

Словно прочитав его мысли, Аластор предлагает (хотя уместнее – распоряжается) приставить личного помощника, который будет следить, чтобы глупенький политикан не совал пальцы в розетки и не отрезал себе палец, нарезая утренние сэндвичи. Фенвик стоически сохраняет невозмутимое лицо, хотя хочется высказать старому аврору, что он берет на себя слишком много.
- Если ты считаешь это необходимой мерой, то выбор помощника я полностью доверю тебе. Ты лучше знаешь своих подчиненных. Мои умеют в лучшем случае ставить сносный Протего и прикуривать от палочки.

Бенджи потер переносицу. События последних недель лежали на его плечах тяжелым грузом. Департамент был по уши загружен работой, он с трудом выкраивал время для обеда и чашки кофе. Международная общественность бурлила, совала нос не в свои дела и тянула к Британским скандалам загребущие ручонки, и Бенджи играл роль сердитой учительницы, которая бьет указкой по протянутым пальцам. О том, чтобы вырваться в аврорат и переговорить с Муди, не могло быть и речи.
А между тем Фенвик был совершенно дезориентирован. Поэтому, по правде говоря, и допустил просчет, едва не стоивший ему жизни. Его мир, где добро побеждало зло, а в тюрьме сидели только негодяи, трещал по швам. Теперь негодяи управляли страной, а великий светлый прозябал в Азкабане, добровольно подставив под удар свою седую голову.

  - Не можем, - медленно соглашается Фенвик, видя в глазах Аластора отражение своих страхов. – Но я не вижу способов его освободить. По крайней мере, законных способов. Прессе затыкают рты, общественность дезориентирована, рычагов давления на КНБ у нас нет. Если мы пойдем против закона, КНБ задавит нас и если не убьет, то упечет в Азкабан за государственную измену.

Он опускает глаза, снова чувствуя себя бессильным мальчишкой, который пытается найти выход из лабиринта, за каждым углом которого раскиданы капканы и мины. Он обдумал уже тысячи вариантов действий, включая самые нелепые и рискованные, но все они неизменно приводили к смерти, страшной смерти или Азкабану. Он бился в двери, которые было невозможно открыть.
- Я не знаю, что делать, Аластор.

Условно беременную девочку – так, значит, Аластор оценивает его боевые перспективы? Даже девчонка способна противостоять злу лучше, чем ты, Бенджи, прими это как должное и не пытайся отрицать. Да что там, даже слепой на один глаз безрукий секретарь из аврората даст тебе сто очков форы.
Он стал слишком раздражительным. Не мудрено, но надо бы держать себя в руках. Прикупить пару-тройку успокаивающих настоев, а лучше – сварить самому. И пить натощак, после еды и во время. Так, глядишь, сможет трезво смотреть на вещи, а не раздражаться из-за чепухи. Условно беременная девочка привлечет к себе меньше внимания, а по окончании работы уйдет из департамента, не вызвав лишних вопросов. Только и всего. Никаких подтекстов.
Но Фенвик всё равно поймал себя на том, что нервно вертит в руках стоявшую на столе солонку. Аластор готов преступать закон, и, что хуже всего, он прекрасно понимает, чем это грозит. Он тоже давно не разговаривал с людьми, с друзьями, а не подчиненными или сослуживцам – и его внезапно откровенная тирада заставляет Бенджи поднять взгляд. Муди осекается на полуслове, явно озадаченный своей словоохотливостью. Он стыдится себя, того человека, который способен на высокие измышления и чувства, потому что для всех остальных он хищная птица, безжалостный охотник.
 
Бенджамин с куда большим удовольствием поговорил бы сейчас по душам, но приходится возвращаться к страшной реальности. А она действительно не радует, ведь если такой матерый волк, как Муди, начинает говорить об убийствах, дело плохо. Аластор хочет действовать, и Фенвик глубоко сомневается, что сможет что-то ему противопоставить. Они могут пойти в атаку, всегда могли, но это значит только одно – дать зеленый свет КНБ и собственными руками задушить как Орден, так и всё сопротивление разом. Никто не будет их жалеть, и будь ты хоть главой аврората, хоть условно беременной девочкой – тебя отправят на тот свет, несмотря на регалии.

- Аластор, послушай себя, - Бенджи выдыхает, подбирая слова. Отставляет солонку, и та возвращается на столешницу с неожиданно громким звуком. – Ты предлагаешь напасть на конвой, это будет десяток хорошо подготовленных боевых магов, обвешанных амулетами и щитами. Они будут ждать нападения, и разорвут вас на части, и вместо алиби мне придется придумывать вам некрологи. Я знаю, на что ты готов ради Альбуса, и многие наши пойдут за тобой, но что ты скажешь их родителям, когда КНБ публично признают их детей госизменниками? Сможешь спокойно спать по ночам, когда их убьют, потому что ты решил, что мы сможем взять конвой штурмом? А мы не сможем, Аластор, пойми. У нас нет столько бойцов. Половина Ордена – мальчишки, которым нет и тридцати.

Он смотрит в глаза Муди и опасается увидеть в них разочарование. Он расписывается не только в собственном бессилии, нет – в бессилии Аластора, Ордена, всей той силы, что годами возводил Альбус. Политическая машина перемелет их и выплюнет в лучшем случае пару строк в воскресном «Пророке».

- Нам нужен другой путь.

На какое-то мгновение в лице Аластора мелькает тот неумолимый аврор, руками которого были обезврежены десятки преступников по всей Британии. Хищный, опасный взгляд – но Фенвик готов к нему. Муди - воин, и он привык решать проблемы силой. Фенвик - политик, и он никак не может переступить через себя и начать отправлять людей на верную смерть. Аластор это умеет. Аластор выдерживает эту ответственность. Бенджамин боится сломаться.

Ему уже не тридцать. За плечами без малого шестьдесят лет – шестьдесят лет законопослушного существования под крылом старушки Британии, шестьдесят лет чинной работы и медленного подъема по карьерной лестнице. Шестьдесят лет наработки ресурсов, которыми теперь он не умеет пользоваться.

Подменять смену тюремщиков? Бенджи разглядывает свои руки. Он бывал в Азкабане, и предложение Муди кажется ему еще большим безумием, чем нападение на конвой. Засылать людей к дементорам?

Его руки покрыты тонкой сеткой морщин, пока едва заметных. Маги живут дольше простых людей, и при должном везении он еще удвоит свой возраст, вот только как жить с такой ответственностью? По всему выходит, что надо кем-то жертвовать, и выбор патовый: товарищи или Дамблдор. Вопрос только в том, сколько пешек в этой игре меняют на короля.

Он не сомневается, что Яксли организует конвой так, что не подкопаешься. Вооружит до зубов. Возможно, поставит кого-то из авроров, пригрозив им смертью близких - это дезориентирует Муди, вынудит сражаться против своих же людей. С другой стороны, КНБ не может не ждать попыток освободить Дамблдора. Это хороший повод пересажать весь Орден, и напасть на конвой - значит идти у Яксли на поводу.
А ведь ему нельзя давать ни малейшего повода для подозрений. Фенвик так точно должен оставаться кристально чист, чтобы дожить до весны и остаться на свободе.

- Я хочу увидеться с ним, - после продолжительной паузы произносит он. - Уже послал запрос. Мне скорее всего откажут, но я не могу принимать серьезных решений, не заручившись его поддержкой. Он же всё и всегда просчитывает на несколько ходов вперед, неужели на этот раз не так? Может, у него уже есть план, понимаешь?

Они и будут. Они двое и еще парочка надежных орденовцев – всё, больше в этом мире не осталось никого, способного взвались на себя эту ответственность. Десятки лет в министерском кресле – а Фенвик всё ещё пытается изыскать путь, учитывающий интересы всех сторон, безопасную тропинку, вдоль которой не прячутся голодные волки.
Умом он понимает, что никто не позволит ему встретится с Альбусом. КНБ наверняка навели справки и имеют представление и об Ордене, и о членстве в нем Фенвика, а если нет – то это достоверно известно людям Лорда. В нынешней ситуации это оно и то же.

- Ты прав, Аластор.

А что он еще может сказать? У каждого своя правда. Они все правы. Фенвик – потому что Яксли сделает всё, чтобы нападение на конвой привело к наибольшему количеству жертв среди мятежников. Муди – потому что они не имеют права бросить Дамблдора на съедение дементорам. Дамблдор – потому что своим признанием он спас обитателей Мунго и Мерлин знает, кого ещё. Даже Яксли – он не может оставить в живых лидера террористов, как не может пойти против Лорда и его интересов.
Яксли, вероятно, единственный, кто не сомневается в своей правоте.

Муди хочет поставить на кон жизни шестерых. Непозволительно много, если учитывать боевой состав Ордена – почти треть взрослых обученных магов, воюющих по их сторону баррикад. Погибни хотя бы трое из них…
Хуже всего было то, что Аластор уже всё решил. Из них двоих он представлял грубую силу, и способ действий выбрал соответствующий – рубить с плеча, налетать на вооруженных до зубов врагов, рваться к цели, ловя проклятья от вчерашних коллег. Фенвик действительно был слишком мягок, слишком косен, чересчур приучен к бумажной работе и опосредованному влиянию на ситуацию. Будь у него время, он бы засыпал КНБ запросами на встречу с Дамблдором, проштудировал бы каждый отказ, опротестовал бы каждую опечатку, каждую букву со смазанными чернилами, а потом привлек бы прессу, расшевелил общественность, может, созвал бы несколько уличных акций – и выцыганил бы разрешение на тот единственный разговор, что мог бы расставить всё на свои места.
Но времени не было. Бумагомараки могли сидеть в своих кабинетах, на сцене во всю идет противостояние грубых сил.

Фенвик понимает, что общее голосование поддержит идею Муди. Что найдутся намного больше шести человек, готовых отдать жизнь за Дамблдора, готовых биться, даже если шансы будут один к тысяче. Что нападение провалится, что будут жертвы, что КНБ сдерет с них по три шкуры, в особенности с Муди и, если он засветится, Фенвика.
Черт, да Бенджи и сам был бы рад рвануть на баррикады, и пускай его положат первой же Авадой. Но он будет действовать, делать что-то настоящее, а не топтаться на месте, изредка переставляя фигуры по доске, а в остальное время обдумывая возможные ходы и их последствия.
Дамблдор умел сочетать эти качества, грубую силу и тонкий разум шахматиста. Фенвик и Муди же были что два безногих, ковыляющих, подпирая друг друга плечами.
Всё рушится.

- Я понимаю, Аластор. Меня не пустят к Альбусу, никого из нас не пустят, - он наблюдает за Муди поверх сплетенных пальцев. Следующие слова он должен произнести, хотя кажется, что само их облачение в вербальную форму может вызвать большие неприятности. – Но ведь тебя тоже могут убить.

Муди могут убить в любой другой день, как и Фенвика, как и, оказывается, Альбуса Дамблдора. Их всех могут убить в любой момент, вполне возможно – всех разом. Разум Альбуса уже отправился к праотцам, и кто знает, чья смерть станет следующей.
Бенджамин понимает это умом, но не сердцем. Аластор не понимает, насколько сильно его смерть способна подкосить Фенвика. У него нет семьи и практически нет друзей, политика способна опошлить любые взаимоотношения, проверенных союзников можно пересчитать по пальцам, и Аластор один из них. Он одна их несущих стен, на которых держится шаткий домик новой власти, так старательно ими возводимый. Дом на трех стенах может простоять довольно долго – а может и рухнуть от первого дуновения ветра.

Он говорит об этом легко – так, как говорят о смерти те, кто имеет с ней дело каждый день. Почти шутит, и Фенвик невольно морщится, отводя взгляд. Аластор рассуждает о преемниках. Бенджамин думает, что ему пора заняться тем же.
Его мозг поход на дуршлаг, замотанный изолентой. Шаткое равновесие, в котором он находится, может быть разрушено еще одним пропущенным по невнимательности проклятьем - или смертью друга.
Он не боится смерти других сторонников, и эта мысль бьет больно, как режущее проклятье. Он боится лишиться рассудка, сорвать вымокшую изоленту, и позволить безумию растечься внутри его черепа. Он может высказать свои опасения Аластору, но тот не поймет. Посчитает его слабаком. Упрекнет, что не следит за дверными ручками и письмами от неизвестных адресатов.

- Будет сделано, - смиренно кивает Бенджи. Он и так отправил в КНБ не меньше пятнадцати запросов, и все остались без ответа. Писал в несколько газет, но был практически уверен, что ни одно из его писем не было вскрыто и уж тем более прочитано. Лапы Тома Риддла протянулись куда дальше, чем они могли представить.
Но было еще кое-что, что им следовало обсудить.
- Как вы познакомились с Джин Хоггарт?

Джин Хоггарт избавляет страждущих от боли, снимает проклятья, снабжает Орден зельями, исследует гена, рассуждает о политике и весьма недурно готовит. Фенвик не удивится, если к тому же она умеет превращать воду в вино и исцелять прокаженных. Не иначе, новый мессия от мира магов, готовьте дары, мы идем молиться.

- Нет, не в ней, - Бенджи встает и замирает, опершись на стол. – В ее исследованиях. Мне кажется, она копает что-то очень важное.

Это важное может привести их к великим открытиям, в может оказаться мыльным пузырем. Может развязать войну, а может кануть в Лету, не тронув ни одного страждущего ума. Одно Фенвик знал точно – игнорировать всё это он не имел права.
Наука для магов была областью такой же дремучей, как магия – для простецов. Фенвик знал, что она существует, а вот методы, механизмы и пути исследований оставались для него за гранью познания. В голове с трудом укладывался факт существования электрического чайника, в котором Хоггарт кипятила воду (без щепотки магии!), чего уж говорить о генах.
Фенвик, конечно, навел кое-какие справки (которые в целом заключались в том, чтобы одолжить из архива маггловский учебник по биологии для средней школы), но это ничего не меняло. Для него самолеты до сих пор держались в воздухе благодаря чуду, а существование ДНК вызывало очень большие сомнения.

- Она говорила, что исследует то, что делает волшебников волшебниками. Пытается найти, что отличает нас от магглов. Ты понимаешь, куда это может привести?

Бенджи долго смотрит на Муди. Насколько тот подкован в науке? Едва ли больше его самого. Маги безнадежно отстали от прогресса. Они машут палочками и грызут друг другу глотки, а магглы уже двадцать лет покоряют космос.
- Нам нужно узнать, что она ищет. И, в идеале, заручиться ее поддержкой. Если она откопает что-то важное, нельзя допустить, чтобы этим воспользовался Риддл.