Абраксас закрывает за ними дверь спальни так, словно опускается тяжёлая надгробная плита. Или заколачивают последние гвозди в крышку гроба.
Лилиан всего мгновение смотрит на незнакомую, довольно старомодную комнату, на огромную постель с пологом, на герб Малфоев над ней и отходит к трюмо, садясь на стул перед ним. Так, словно уже много лет, каждое утро и каждый вечер это делает, а не увидела эту спальню только мгновение назад.
- И что, нам обязательно спать здесь?
Она ожесточенно выпутывает из волос заколки с сапфирами. Этим заколкам уж точно больше лет, чем ей самой. Волосы трещат, рвутся, Лилиан злится и дёргает сильнее, так, что зубчик у заколки, которую закололи в ее волосах перед церемонией, отваливается и звенит по полу. Порча семейного достояния Малфоев ее не сильно трогает. Все достояние Малфоев может идти в места столь темные и отдаленные, что приличным леди о них и вовсе не положено знать.
Лиана встряхивает гривой длинных, чуть вьющихся серебристых волос с удовольствием, которое трудно скрыть. Кожа на голове натянулась и болит от того, сколько времени она провела с этой дурацкой свадебной прической. И невероятное облегчение, наконец-то, эту прическу распустить.
Взяв гребень, она разбирает и бережно расчесывает волосы, потом замирает, глядя в зеркало на свое отражение и отводит взгляд.
Бледная, что Смерть, в белом кружеве, которое делает её ещё больше похожей на мертвую. С осунувшимся лицом, с покусанными покрасневшими губами. С синяками под глазами, что старательно замазывались всеми косметическими средствами много часов назад.
Красавица да и только.
Лилиан откладывает гребень, пытаясь унять дрожь в руках.

Как и все девочки, в детстве она мечтала о свадьбе. О платье, о толпе гостей, о прекрасном принце. О веселье и празднике, о лучшем дне в ее жизни.
О том, скольких родственников она пригласит и как будет хвастаться платьем перед подругами.
Ее свадьба прошла почти без гостей. Она вступила в брак среди разрушенных статуй сада Малфоев, среди тесно сплетшихся роз, среди начинающей рано желтеть листвы. В ее волосах были сапфиры чужой семьи, простое и скромное платье с дорогим, но не броским кружевом оттеняло ее измученное лицо.
Ее жених, а потом и муж, отводил от нее глаза, а все те, кого она хотела бы видеть на своей свадьбе, лежали в могилах. Ее родители. Его родители.
И не было букета цветов, не было льющегося рекой вина, веселья и счастья.
Только отчаяние, густое, как патока.
И фамильное обручальное кольцо дома Малфоев было слишком велико для ее тонких пальцев.

Простое платье - дань трауру, это Лилиан знает точно. В конце концов, какие-то там неписанные правила они точно нарушают, сочетаясь браком, когда земля на могилах ее семьи ещё даже не осела. Но ее так сильно не хотели оставлять свободной родственники отца, что этим можно было и принебречь.
Этим и многим другим. Например, ее желанием.
Волосы рассыпаются по ее плечам серебристой волной. Лилиан заправляет прядь за ухо, тянется за отложенным гребнем и вздрагивает, когда прохладные ладони ложатся ей на плечи.
Абраксас успел подойти незаметно, тихо, а может быть, просто она была слишком погружена в свои мысли, чтобы заметить его приближение. Но сейчас она не погружена, сейчас она сконцентрирована и сконцентрирована очень хорошо на том факте, что его руки касаются ее тела. Его пальцы расстегивают крючки ее свадебного платья.
О, это она замечает отлично. Настолько хорошо, что...
Пальцы сводит болью. По полу что-то звенит и укатывается. Кажется, она попала в нос.
Лилиан кривит от этой боли губы и отшатывается, рукой придерживая спадающую с груди ткань, расшитую мелким жемчугом. Груди у нее, пятнадцатилетней, ещё толком и нет.
Она встряхивает кистью, пальцы ноют от удара, ноют костяшки. Но это ничего по сравнению с яростью, которая ее охватывает.
- Не смей. Меня. Трогать.
Она думала, что будет кричать, но на самом деле шипит, как придавленная змея, чувствуя, как сжимается горло от боли и ярости.

Глаза у Лилиан сверкают так, словно вот-вот начнут метать молнии. До этого, правда, совсем немного осталось. Или не молнии и не глазами, а заклинания и палочкой. Разницы почти никакой, потому что у Абраксаса есть все шансы этого не пережить.
- Мои родственники... - Лилиан делает глубокий вдох, а потом выдает такую гневную и длинную тираду на венгерском, из которой и без знания этого языка прекрасно становится понятно, что если кому-то в этой семье и надо лишиться девственности, консумировав брак, то этим кем-то хорошо бы быть не ей, а всем этим самым родственникам. И она, об этом в тираде говорилось отдельно, будет вовсе не против, если консумация будет совершаться насильно, прилюдно и противоестественным способом.
- Если ты попробуешь что-то со мной сделать, ты никогда в жизни больше вообще ни с кем, ничего не консумируешь.
Отступать ей некуда, трюмо у мадам Малфой весьма неудачной угловатой формы, которая перекрывает ей все пути к отступлению. Но Лилиан тянется за палочкой, что в кружевом чехле висит на поясе, и вытаскивает ее.
- Если мы должны пожениться, потому что родители так решили... пусть. Но спать с тобой?

Маленькая леди знает и не такие слова - у нее было немало родственников и не последним из них был дедушка Мориц, который ругался на венгерском так изощрённо, что заслушивались не только магглы, но и маги. Впрочем, может быть именно благодаря этому он и достиг таких политических высот.
- Наследника?
Она вся дрожит, как туго натянутая струна, вибрирует от эмоций. Это был тяжёлый, недобрый день. Да что там, с апреля вся ее жизнь один тяжёлый и недобрый день. И как плохо, что отец успел отослать ее во Францию до того, как все началось. Сложить все иначе, она возможно могла бы что-то сделать.
Лилиан знает, что обманывает себя. Что может сделать пятнадцатилетняя девочка против огромной многотонной машины правосудия? Только быть раздавленной вместе со всеми. Но разве это не было бы благом - последовать за теми, кого она любит? За семьёй, за родными, за друзьями?
В ее душе поднимается чёрное, густое отчаяние, злое и болезненное. И рука, в которой она сжимает палочку, чуть дрожит.
- Потеряла родителей?! - она почти срывается на крик, бледные до синевы щеки заливает болезненный, лихорадочный румянец. Палочка в ее руках почти пляшет, но все так же направлена на дорогого, драгоценного новоиспечённого мужа.
- Ты...ты... - ей почти не хватает воздуха, настолько, что приходится жадно хватать его ртом. - Как ты вообще можешь так говорить?! Предатель!
Она стаскивает палочку до боли, так сильно, что навершие из горного хрусталя больно врезается в ладонь. Завтра там будет кровоподтёк.
Глаза мутнеют от набегающих слез.
Весь ее мир рассыпался в прах, а Абраксас стоит здесь, перед ней и говорит об этом так просто, словно у домовихи на кухне просто сбежало молоко.
Так, как будто крах магического мира, что пришел за падением мессира, это просто пустые слова. Как будто они не стоят и вшивого кната.
Как будто все, во что они верили, не рассыпалось в пыль.
- Если бы такие как ты и твой отец нас не предали, этого никогда бы не произошло!
Она давит рыдание, кривит губы болезненно и зло.
- И этот... и этот Schwanz Дамблдор ничего бы... ничего не...
Она все же не выдерживает, вздрагивает всем телом и закрывает лицо руками, дрожа от рыданий. Вся боль последних месяцев выходит с этими слезами.
И кольца на пальце у нее нет - укатилось при ударе куда-то под кровать, осталась только розоватая лунка на бледной коде, там, где она придерживала его соседним пальцем, чтобы не спало.

Она превращается, наконец, в маленькую испуганную девочку, не в статую из сада Малфоев, в подвенечном платье в сапфирами в волосах и не в гневную гарпию, скрывающую страх и неуверенность за обвинениями и криками.
В маленькую, испуганную пятнадцатилетнюю девочку, что утыкается в грудь своего свежеиспеченного мужа. Что стискивает тонкими пальцами его плечи и задыхается от отчаянных, болезненных и горьких слез, первых с того момента, как ее, простоволосую, в ночной сорочке, вытащили из постели, почти швырнув в порыве отчаяния в камин, следом за горстью Летучего пороха. В камин, а потом в объятья портключа, и ещё одного, скачками бегства от неумолимой, страшной, как йольский кот, машины безудержного, тяжеловесного и справедливого до отчаяния правосудия.
Лилиан плачет, отчаянно цепляясь за единственного человека, что есть сейчас рядом с ней, что может разделить ее боль и ее страх. И дрожит, всем телом, почти задыхаясь, сжимая пальцы до боли.
Впервые оплакивая собственных родных, и себя саму, оплакивая всю свою жизнь, которая уже никогда не станет прежней.
Она затихает нескоро, прижавшись покрасневшей от слез щекой к плечу Абраксаса - он держит ее на коленях, сидя на краю кровати и она снова чувствует себя маленькой, совсем маленькой девочкой, которую отец утешает после ночного кошмара.
Если бы всё это было ночным кошмаром...
- Что со мной теперь будет?
Голос не слушается, она всхлипывает, шмыгает тихонько носом, уткнувшись в обтянутое тканью плечо. От Абраксаса пахнет табаком, виски, дорогим парфюмом, вишней... почти как от отца. Почти домом.
- Что мне теперь делать?

В его руках неожиданно тихо и спокойно, почти как дома. Хотя, разумеется, теперь ничего не будет так, как дома.
Он берет ее руку в свои и Лилиан видит кольцо, удивляясь, потому что она вовсе не заметила, как оно слетело. Она вообще была немного отвлечена в тот момент.
Абраксас берет ее руку в свои и осторожно надевает кольцо, вовсе не так, как до этого в саду, совсем не так. Почти бережно.
Новоявленная леди Малфой тихонько шмыгает покрасневшим носом. Смаргивает с ресниц слезы.
Хорошая, дорогая тушь вовсе не мажется, даже после рыданий.
- Хорошо, - она кивает, прикрывает глаза, покрасневшие и опухшие от слез. Поводит плечами, с которых уже окончательно сползло платье, обнажая маленькую, почти плоскую грудь. Она поддергивает расшитую жемчугом ткань обратно и краснеет, отводя взгляд, пока пальцы Абраксаса расстёгивают крючки, распускают шнуровку.
Так ведь и должен поступать муж, наверное? Лилиан совершенно не представляет. Но он делает это очень бережно.
- Отвернись? - Это звучит вопросом и просьбой, платье соскальзывает на пол, оставаясь на нем тряпичной кучей воспоминаний о самом главном, самом прекрасном и самом ужасном дне.
Она не знает, во что переодеться и дозволено и положено ли вообще юной невесте в первую брачную ночь во что-то одеваться. Никакой одежды ей не оставили для ночи.
А потому Лилиан просто забирается под одеяло, заботливо прогретое эльфами, укрывается до подбородка - серебристые волосы рассыпаются по подушке.

Все же, традиции предусматривают какое-то ночное облачение после свадьбы. Не то что бы она думала, что они всегда будут спать обнаженными, Но это первая ночь, а Лилиан очень смутно себе представляет, что из себя представляет первая брачная ночь. Нет, про пестики и тычинки она знает, конечно, но это все как-то... как-то...
Она торопливо отбрасывает одеяло и почти ныряет в тонкую ткань ночной сорочки. Если встать, та будет волочиться по полу, не говоря уже о том, что в ширину одеяние могло бы вместить двоих таких, как она.
Никому не хватило времени приготовить леди Малфой гардероб.
- Можешь повернуться, - она все равно укутывается до подбородка, словно одеяло может спрятать ее от всего мира. И отводит глаза, когда Абраксас сам начинает раздеваться, чтобы переодеться в ночную одежду.
Впрочем, отводит она их только для того, чтобы, делая вид, что смотрит на укрытое шторами окно, украдкой, краем глаза, разглядывать его с чисто девичьим любопытством.
В конце концов, раньше она видела голых мужчин только в виде статуй.
А Абраксас вовсе не статуя.
То, что она сама бы была ужасно возмущена, если бы тот подглядывал, Лилиан скромно забывает.
Что дозволено Юпитеру...