Лёгкая юношеская виктимность давно уже позволяет Антонину манипулировать реальностью [немного] и получать положительные эмоции там, где другой решил бы, что дешевле сдохнуть. К примеру угроза переломанных поштучно пальцев его неиллюзорно расслабляет, просто потому, что раз Ингрид готова валандаться с десятком переломов, значит место и время действительно позволяют, все в порядке, безопасность зашкаливает, и вообще... Можно демонстративно разжать пальцы, не донося их до палочки, замереть рукою, а потом перестать тянуться. Да-да, тётушка Ингрид, всё как ты хочешь.[icon]http://sd.uploads.ru/u6qZR.jpg[/icon]
Долохов неиллюзорно получал удовольствие от таких манипуляций, где обе стороны тщательно вальсируют, стремясь не наступить визави на ногу, но при этом рыча и угрожая. Всерьёз. Анотонин ни на секунду не сомневается в том, что стоит ему коснуться палочки, пальцы ему и впрямь переломают. Но в этом же и состоит вся прелесть.
- Поэтому я притащил её не в Штаб, в итоге. А сюда. Ну, так вышло.
Сам для себя Антонин эту задачку уже решил, и решил так, как не понравится ни Арну, ни Ингрид, - он просто понял, что Obliviate нужно уметь. Займется этим потом, как только, так сразу. Впрочем, подумать про другие решения он тоже согласен. Потом. Когда его малявке ничего не будет уже угрожать. А сейчас, пока его малявка явственно готовится принять ужасающую участь, просто притягивает её к себе за птичьи плечи, не давая остаться один на один с этим самым Obliviate.

Отредактировано Antonin Dolohov (2019-08-15 18:32:41)

Лилиан вздрагивает, когда он притягивает ее за плечи - от благодарности, что моментально захлестывает ее с головой, от тепла.
И от этого жеста она в один момент успокаивается, готовая принять любую участь, которая только может быть ей уготована.
Именно сейчас, именно в это самое мгновение, ее одиночество и страх становятся почти абсолютными. Она, тепличная девочка, слишком уверенная в себе тепличная девочка, на самом деле ужасно боится и прекрасно понимает, и, более того, видит, что под маской этого интересного приключения.
И прекрасно понимает, что она здесь совсем одна, в чужом... лагере, если точно. Среди чужих... и одного своего, и это ее немного, но успокаивает.
Даже зыбкость этого "своего" сейчас не способна ее остановить.
Она смаргивает, хлопает ресницами - на миг в голове все смешивается в огромный комок, а потом так же рассыпается обратно, раскладываясь по своим полочкам. Только какая-то мелочевка остается на полу ее сознания, но чтобы ее подобрать и поставить на место нужно пройтись всего раз, ну, может быть, два.
Совсем не больно.
Она неуверенно улыбается, кивает, медленно расслабляясь.
- Спасибо, - только это уже не Ингрид, а Антонину, руку которого она осторожно накрывает своей ладошкой. И тут же эту самую ладошку отдергивает.
- А можно мне еще сахара в чай?
В голове чуточку гудит, как будто там рой пчел, но этот рой постепенно успокаивается. Совсем не страшно.