Направить аппарацию Джин удаётся с трудом — она рассеяна, рассредоточена, и у неё всё ещё кружится голова. Уже у дверей она понимает, что ключи от дома остались в сумке, и ей приходится просить Яксли воспользоваться Алохоморой.
Коннор встречает её радостным лаем, подпрыгивает на месте, просится на ручки. Джин, махнув Яксли в сторону гостиной с глухим "Располагайтесь", исчезает за ближайшей дверью, едва не прищемив Коннору нос.
Умывается. Долго, тщательно, ледяной водой, пытаясь приглушить тошноту, и также долго держит под холодной водой руки, пока те не теряют, наконец, чувствительность. После этого становится легче. Джин обтирает лицо и руки полотенцем, распускает полурассыпавшийся пучок, заглядывает своему отражению в глаза.
Отражение смотрит на неё неодобрительно.
На кухне первым делом Джин щёлкает чайник и достаёт из шкафчика россыпь сухой мяты, а затем останавливается у острова, смотрит на Яксли, открыто и прямо. В упор.
— Чего вы хотите за это кольцо, мистер Яксли?
Оно нужно ей. Необходимо.
Не только из личных соображений — формула для создания порт-ключа уже рассчитана под него, а пересчитать её самостоятельно у Джин не хватит ни знаний, ни времени.
— Кроме Веритасерума?

На часах клонится к полуночи, а Джин не спит с трёх утра. Джин достаёт себе два флакона из ящика под островом: общеукрепляющее и стимулятор — и специально для Яксли поясняет:
— Я чувствую себя плохо.
Но это не значит, что ей требуется помощь.
— У меня сотрясение, очевидно.
Первая или вторая степень; Джин бы поставила на первую. Джин уже сейчас чувствует, как её бьёт в ознобе, и нервное перенапряжение тут совершенно не при чём. Оно усугубляет, но это не причина.
— Я справлюсь с этим без колдомедика.
Ей тяжело говорить, и ещё тяжелее говорить о чём-то, кроме кольца. Кольца, которое находится у Яксли.

От солнца у Джин веснушки, которые она ненавидит, и чудовищная мигрень. Она всё равно лежит рядом с Генри — почти на Генри, — и слушает, как неожиданно рвано стучит его сердце. Ей даже в голову не приходит пожаловаться.
Она любит его, в этом нет никаких сомнений.
— Я старше тебя на двадцать лет и, очевидно, я умру раньше. Я хочу, чтобы в этот момент ты была рядом. Ты выйдешь за меня, куколка?

Если откинуть все сантименты, это кольцо ещё нужно ей — нужно, чтобы спасти живого человека. Жаль, что она не может объяснить этого Яксли.
— Я не могу принимать веритасерум, — наконец, лжёт она. — У меня чудовищная аллергия на основное действующее вещество, и, если вы не хотите моей смерти от анафилактического шока, вам лучше отказаться от этой идеи.
Для Яксли, несведущего в науке, это должно звучать убедительно. Лучшего оправдания у Джин всё равно нет.
— Так что я отвечу вам вопросом на вопрос: с чего вы взяли, что я могу быть полезна Пожирателям Смерти?

Но Джин не отклоняется: вскидывает голову, упрямо вздёргивает подбородок. Правило хорошей лжи — не уступать ни пяди этой лжи.
— Слабая ЦНС, — поясняет она без улыбки, хотя улыбка, холодная и обманчивая, так и просится на губы. — Как любой гений, я плохо переношу вмешательство в свой разум. Можете назвать это аллергией.
У Яксли приятный парфюм, чем-то схожий с тем, что выбирал для себя Генри, и Джин непроизвольно морщится этому пониманию. У неё, как у зельевара, чуткое обоняние, и сейчас этот запах кажется резким. Слишком резким, и она всё же отступает на полшага назад, выдыхает, резко и глубоко.
— Я не занимаюсь взрывчаткой, — повторяет она с нажимом, и только потом отворачивается.
Если бы она доверяла Яксли хоть на кнат, она нашла бы его предложение даже заманчивым. У главы КНБ больше возможностей, чем у кандидата в министры, и, может быть, он мог бы решить её проблему с Томасом. Если бы захотел.
Если бы она захотела.
Слишком много "если бы", чтобы в самом деле рассматривать это всерьёз.
— У меня есть право не посвящать вас в мою жизнь, мистер Яксли, — наконец, заявляет Джин и, отойдя ещё, окончательно, заливает мяту кипятком до середины чашки. — И вы либо недооцениваете меня, либо переоцениваете себя, если действительно считаете, что рядом с вами я могу чувствовать себя в безопасности.
Разбавив содержимое холодной водой, Джин возвращается к острову — и к Яксли, — и тянется мимо него за флаконом общеукрепляющего.
Пять капель на стакан, этого вполне достаточно.
— Я не буду лгать вам, если буду понимать, зачем вы спрашиваете. Мне нужна причина, — веская причина, — чтобы поставить ваши интересы выше своих, но я и без того честна с вами ровно настолько, насколько могу себе это позволить.

— Я же зельевар, — усмехается она в ответ, но ничего весёлого в её усмешке нет.
Для своей профессии Джин неплохо разбирается в угрозах, даже не озвученных вслух. Томас обещал ей вернуть Карен со словами "не обессудьте, если", если она обманет, и они оба знали: она обманет.
Джин было даже интересно, когда ему доложат о её возвращении с главой КНБ, это поднимет или снизит её шансы на успех?
Защищать Яксли от возможного интереса Томаса у неё нет никакого желания, и, так и не сказав ему, что за ними наблюдают даже сейчас, она молча разбавляет мяту холодной водой. Пьёт, мелкими глотками, пытаясь подавить разбуженный резким парфюмом приступ тошноты, смотрит поверх чашки на Яксли.
— Скажите мне вот что, мистер Яксли, — тянет она, когда в чашке остаётся примерно сто миллилитров, и холодной рукой скручивает пробку с флакона. Отсчитывает пять капель. — Если врать изначально — плохая стратегия, почему вы выбрали именно её?
В отличие от него, она не путается в показаниях — и у неё хватает смелости признать, что действует она только в своих интересах. Пока, морщась, опрокидывает в себя зелье, она ещё думает, не озвучить ли, как мало её тревожат дети и старики, но после решает, что это и так очевидно.
И также мало, как её тревожат дети и старики, её тревожит красноречивый пыл Яксли. Хотя бы потому, что Фенвик, стоявший напротив неё на этой кухне чуть меньше месяца назад, старался сдерживать себя, и потому был куда более убедителен.
Искренность всегда подкупает, располагает к ответному жесту.
— Вы солгали мне вчера, когда сказали, что разыскиваемый вами ментальщик не сделал ничего предосудительного, или лжёте сейчас, утверждая, что по его вине в Мунго уже негде класть новых пациентов? Я думаю, вы...
Джин осекается, прикладывает ладонь ко лбу. Голова шумит. Так и должно быть, и она молча, закрыв глаза, пережидает.
— В отличие от вас, я не скрываю, что действую только в своих интересах. Я дважды сообщила вам и повторяю в третий раз, что для того, чтобы ими поступиться, мне нужно иметь картину происходящего. Полную картину, в противном случае я не смогу оценить последствий. Вы же, вместо того, чтобы дать мне понимание ситуации, солгали мне дважды. Не просто солгали, мистер Яксли — даже не задумались о том, куда может привести ваша ложь, положись я на ваши слова.
Ей нужна была Бетти Карр — нужна была, чтобы вытрясти из памяти Карен всё, что та успела узнать о Томасе, намеренно и случайно.
Но после десятого числа Джин была готова её отдать.
— Вам повезло, что сейчас в моих интересах — вернуть моё кольцо, даже если мне придётся стащить его с вашего трупа. Кстати, хотите чаю?

- Благодарю.
Подхваченную и озвученную заново идею о покушении Джин оставляет без внимания намеренно: она пока не знает, как реагировать на это, и надеется, что Яксли потребуется больше одного дня, чтобы что-то по этому вопросу решить. Вряд ли он станет тратить на неё человеческие ресурсы КНБ — и ресурсы вообще, если получит то, чего так хотел. Это было бы совершенно бессмысленно.
О бессмысленности происходящего Яксли сообщает столько раз, что Джин уже не может с ним не согласиться. Это всё в самом деле бессмысленно, и даже сам факт, что они вообще находятся в одном помещении, лишён всякого смысла. Был лишён его ещё до того, как Яксли пришла в голову идея явиться к ней вчера, и теперь из этого бессмысленного замкнутого круга их разговоров выбираться нужно было именно ей.
Если так подумать, сейчас она бы с удовольствием запустила в стену чашкой — просто чтобы послушать, как та разобьётся и добиться хоть какого-то разнообразия в бесконечном цикле обоюдных обвинений в очевидной лжи. Джин даже стискивает на чашке пальцы — так крепко, что будь это не крепкая керамика, а хрупкое стекло, оно бы уже разошлось на осколки в её ладони, — но всё же сдерживает себя. Выдыхает, ослабляет хватку.
Так они не договорятся.
— Одиннадцатого числа, — предлагает она, наконец, сдавшись. — Одиннадцатого числа у меня назначена встреча с ещё одним ментальщиком. Можете поприсутствовать. Не знаю, подойдёт он вам или нет, но это всё, что я могу вам предложить.
У Бетти будет только три дня, чтобы переворошить память Карен, а мистеру Бёрджессу... Мистер Бёрджесс всё равно был уже одной ногой в могиле, и тех усилий, что Джин в него вложила, совершенно не окупал.
— В два часа дня вас устроит?

— Я пришлю вам сову, — обещает Джин так легко и так спокойно, словно речь идёт о партии в бридж на следующих выходных, и её обязали всего лишь выбрать подходящий для игры клуб.
На самом деле Джин плохо играет в бридж, и ещё хуже — в покер; ей вообще не везёт с карточными играми. Из всех азартных она предпочитает кости — кости её любят не меньше, чем она их, и как-то пятнадцать лет назад в Вегасе они с Генри неплохо подняли с её лёгкой руки. Они всё просадили в рулетку той же ночью, после чего пришли к очевидному выводу: их не любит слепая удача.
Возможно, поэтому, помня о том отпуске, Джин смотрит на Яксли с равной смесью недоверия и досады. Едва касается подушечками пальцев выступающего основания большого пальца на его левой руке и быстро, чтобы не передумать, подставляет ниже свою раскрытую ладонь.
Чёрт бы его побрал.
Она заранее знает, что проиграла.
— Это копия, — озвучивает она вслух, но второго кольца не требует.
Может, это и лучше, что Яксли обыграл её в такой малости: таким как он важно чувствовать себя победителями всегда.
Такие как она готовы проиграть битву, чтобы выиграть войну, только всё это уже не важно. Важно другое: сколько продержатся чары. Джин не уверена, можно ли использовать трансфигурированные предметы в качестве порт-ключей, но готова поставить галеон против кната, что можно. Это не конфликтующие чары, не так ли? И формула порт-ключа рассчитана под размер и состав, а это кольцо и по весу, и по размеру точь-в-точь её обручальное, и даже гравировка "Твоя взяла, куколка" выполнена с филигранной точностью.
— Если я угадала, будете должны мне галеон. На сутки вашей магии хватит?